– Это ведь ваше ведомство ответственно за такой провал работы! – выкрикнул с места, можно даже сказать заорал, первый секретарь Дальбюро ЦК РКП(б) Николай Афанасьевич Кубяк. Он производил на меня двойственное впечатление. С одной стороны – потомственный рабочий, партиец с дооктябрьским стажем, в годы Гражданской войны – секретарь Петроградского губкома партии (но креатурой Зиновьева он не был), искренне преданный делу революции и неутомимый работник. С другой – он представлял собой разительный контраст известному мне типу рабочего интеллигента (каким был, например, погибший в 1905 году Иван Бабушкин), который отличался не только природным талантом, но и способностью систематически учиться. А вот Николаю Афанасьевичу как раз не хватало и общей, и политической культуры. В сложных и запутанных вопросах он нередко пытался решать дела наскоком, повинуясь первым поверхностным впечатлениям или вовсе эмоциям вместо вдумчивого анализа хитросплетения различных факторов. Чего стоило, например, его выступление в начале 1923 года на 1-й Приморской губернской партийной конференции, где он обвинил всех корейцев в сотрудничестве с японскими интервентами и предложил выселить их с территории советского Дальнего Востока.
Окрик высшего партийного начальства области заставил полпреда ОГПУ заметно нервничать. Впрочем, внешне это проявилось лишь в том, что Альпов дернул шеей и поправил вдруг ставший ему неудобным воротник гимнастерки. Однако отвечать на выкрик и оправдываться он не стал, а продолжил свое выступление:
– Особенностью контрабанды в наших краях является широкое участие в ней крупных вооруженных групп, сопровождающих грузы на подводах, число коих доходит до 30–40 единиц. В горных районах распространена вьючная контрабанда, а южнее озера Ханка контрабандисты действуют с необыкновенной дерзостью. Несколько десятков верховых нападают на пограничные посты, отвлекая внимание погранохраны на себя, а тем временем через границу проводятся большие караваны с контрабандными грузами. В Маньчжурии разработана целая система найма людей – так называемых горбачей – для переправки контрабандных товаров через границу. Существуют целые артели таких горбачей, которых кредитуют тамошние торговые предприятия. – Александр Павлович вполне овладел собой и теперь сам уже говорил с напором: – Имеющиеся в наличии малочисленные пограничные подразделения с плохим вооружением и вынужденный этим метод охраны границы на большинстве участков не постоянными постами, а подвижными разъездами – не отвечает сложившейся обстановке. Для охраны более четырех тысяч километров границы имеется всего лишь 80 пограничных застав со штатом 10 человек каждая. На вооружении нашей погранохраны состоят старые винтовки, не хватает 50 процентов револьверов и 50 процентов конского снаряжения. Из-за скудости отпускаемых средств мы даже не можем наладить централизованное снабжение!
Альпов говорил искренне, очевидно болея душой за дело, которое был не в силах исполнять так, как того от него требовал долг.
– Для охраны морских границ протяженностью 15 тысяч километров в 1923 году была создана небольшая пограничная флотилия из нескольких старых судов, но даже и они из-за отсутствия топлива стоят на приколе.
– Вот-вот! – вклинился в разговор молчавший до сих пор Ян Борисович Гамарник. – Японцы, вылавливая в наших водах рыбу и крабов, наживают миллионные прибыли, а мы при сем присутствуем. Надо же действовать! Мы даже промысел на участках, сданных в концессию японцам, и то проконтролировать не можем! А какой поток контрабанды идет через Сахалин, Камчатку, да и большую часть побережья!
…На этот вопрос мне надо будет обратить в Москве особое внимание. Ведь тут уплывают из наших рук колоссальные экспортные ресурсы. Делаю торопливые пометки в блокноте. Поезд вдруг ощутимо шатнуло на стрелке очередного разъезда, и я сноровисто отрываю перо от бумаги, чтобы не наделать лишних росчерков. Поднимаю голову и встречаюсь взглядом с Сырцовым – мы опять едем с ним вместе в одном купе. Сергей Иванович весело бросает:
– Что-то ты, Виктор, совсем заработался. А время-то уже обеденное. Не составишь компанию в вагон-ресторан?
Отрицательно мотаю головой:
– Неохота отрываться… Дописать хочу…
В это время в открытом проеме двери мелькает форменная тужурка проводника, и Сырцов окликает его:
– Эй, Шура! – Гляди-ка, и имя уже успел запомнить… – Как тут у вас, обед из ресторана в купе заказать можно?
– А как же! – услужливо отзывается проводник. – Сей момент все организуем. Что желаете заказать? У них сегодня на первое щи уральские и борщ украинский…
Покончив с заказом, проводник добавляет:
– А чаек я вам сам соображу.
И вновь его тужурка мелькнула и исчезла в дверном проеме нашего купе.
Не проходит и четверти часа, как в дверях появляется молодой парнишка в белой курточке с двумя наборами блестящих судков. («Не алюминий, как было у нас, а, похоже, нержавейка…» – машинально фиксирую для себя отличие.) Он ловко кидает на столик две большие крахмальные салфетки и начинает расставлять судки с салатом, первым, вторым… От пищи идет соблазнительный запах. Да, Сергей Иванович вовремя вспомнил про обед – подкрепиться и в самом деле не мешает. Спрыгиваю с полки и устраиваюсь за столиком.
Покончив с обедом, лениво помешиваю в стакане обжигающий чай – даже мельхиоровый подстаканник трогать горячо – и продолжаю завязавшийся за обедом разговор о дальневосточных делах, который сам собой перескакивает на обсуждение дел во всей Советской республике. Но разговоры – разговорами, а закончить наброски к докладу все же нужно. Беру со своей полки брошенный там блокнот, и вновь перед моим мысленным взором встает зал заседаний Дальревкома. Папиросный дым сизыми струйками устремляется к потолку… Говорит женщина, член Дальневосточной КК – РКИ: