Жернова истории - Страница 62

Мою спутницу здание «Арс» натолкнуло на несколько иные ассоциации. Махнув рукой в направлении противоположной стороны Тверской, она поведала мне:

– Вон там совсем недавно клуб анархистов был. Прямо над входом черное знамя развевалось – все как положено. Ну мы его в конце концов прикрыли.

– А теперь там что? – спросил я, силясь разглядеть в неверном свете вечерних сумерек какую-то вывеску, намалеванную в манере кубизма.

– А теперь там какие-то чудаки кооператив устроили под названием «Всеизобретальня всечеловечества», – слегка поморщилась Лида. – Чтобы они там хоть что-то путное изобрели – о таком и не слышно. Единственное, что в этой затее есть настоящего, так это столовая, в которой всяких горе-изобретателей кормят со скидкой.

У входа в здание кино толкалась в основном «чистая» публика – нэпманы с семьями или любовницами, спецы, советские служащие не самых низших разрядов. Наряду с ними было немало зрителей, одетых попроще: сегодня давали «Красных дьяволят» режиссера Перестиани, и эта фильма привлекала к себе соответствующую публику. Впрочем, буржуазно-мещанский зритель тоже был не прочь посмотреть увлекательно снятый боевик, и тот факт, что действие происходило во время Гражданской войны, а героями были «красные», не являлся особым препятствием к тому, чтобы воспринимать ленту как развлекательную. Несмотря на поздний час – было уже начало девятого, – в толпе зрителей мелькали и ребятишки, которые составляли едва ли не главный контингент почитателей «Красных дьяволят».

Когда-то давно, в детстве, я уже видел эту ленту, да и сейчас был не прочь освежить в памяти свои впечатления. Ведь это, пожалуй, один из первых, если не самый первый советский фильм в жанре альтернативной истории – в нем Нестора Махно «красные» захватывают в плен, хотя в реальной истории ему удалось отбиться и прорваться за кордон.

Протолкавшись к кассе, я узнал, что остались только самые дорогие билеты – по 90 копеек (а с утра на задние ряды можно было сходить и по 25). При средней цене билета примерно в полтинник кино было трудно назвать совсем уж общедоступным развлечением. Если ты получаешь 30–40, а то и 15 рублей в месяц, полтинничками на кино разбрасываться не станешь. Разве что по большим праздникам… Но при моей зарплате 90 копеек за билет – это было не препятствие, и вскоре мы уже проталкивались через толпу к своим местам.

После фильма я спросил Лиду, по лицу которой блуждала неясная улыбка:

– Ну как на твой взгляд – стоило смотреть?

Девушка, как будто очнувшись от наваждения, резко повернула голову в мою сторону, некоторое время помолчала, как будто бы прислушиваясь к каким-то внутренним ощущениям, а потом медленно проговорила:

– Честно сказать, это ведь все полная ерунда. На самом деле то, что они наснимали, совсем на настоящую Гражданскую войну не похоже. – И тут же, почти без паузы, добавила, чуть смутившись: – Но смотрится почему-то с интересом. Ерунда же, а я сама смотрела не отрываясь, хотя и знаю прекрасно, что Гражданская вовсе не из таких веселых приключений с трюками состояла. А вы как думаете? – перевела она стрелки на меня.

– Думаю, что, если идея фильма правильная и подана не скучно-назидательно, а так, чтобы привлечь сердца зрителей, значит, лента хорошая. Другое дело, что нужны и такие фильмы, которые будут говорить всю правду о войне, всю до конца.

– На такую правду, пожалуй, зрителя калачом в кино не заманишь, – зябко дернула плечом Лида.

– Сейчас, наверное, так и есть, – киваю, соглашаясь, – слишком уж свежи в памяти личные переживания каждого, кто был вовлечен в эту кровавую мясорубку. Но с течением времени воспоминания сгладятся, боль притихнет, и правда о тех днях, показанная на экране, станет очень нужна, особенно для новых поколений. Ведь и вранья вокруг наших дел будет наверняка накручено много, а кино должно будет этому противостоять, не дать исказить и затоптать то, что мы пережили, либо отлакировать и приукрасить, пусть даже из благих побуждений.

Тем временем мы миновали здание бывшего Английского клуба, на одной из колонн ограды которого я разглядел в слабеньком ночном освещении плакат (похоже, работы Родченко), который гласил что-то вроде: «Тот не гражданин СССР, кто не акционер Добролета!» На плакате был изображен взмывающий ввысь аэроплан, а внизу были даны адреса отделений банков, где можно приобрести акции.

– Лида, а ты – гражданин СССР? – спросил я ее, кивая на плакат.

Она сначала не поняла, потом рассмеялась и вдруг расстегнула верхнюю пуговицу пальто, отогнула лацкан, сдвинула в сторону шарф… Теперь настала моя очередь недоумевать, пока я не разглядел в неверном свете редких фонарей приколотый к ее платью значок, изображавший одномоторный биплан с красной эмалевой звездой наверху, в которую были вписаны цифры «1923», и синей эмалевой лентой с первыми слогами надписи «Общество друзей воздушного флота».

Вообще-то говоря, «Добролет» и ОДВФ – это были разные организации, хотя и основанные почти одновременно. Первая – это было акционерное общество для развития гражданской авиации. Вторая – основанная по инициативе Л. Д. Троцкого добровольная общественная организация с целью содействовать развитию военной и специальной авиации. Но, так или иначе, свою лепту в развитие советского воздухоплавания Лида внесла… Пока мы занимались на ходу рассматриванием плаката и значка, впереди уже открылся вид на памятник Пушкина.

Мы расстались с Лидой на Тверском бульваре. Помахав ей рукой на прощанье, я отправился к трамвайной остановке. Уже добравшись до дома и наскоро поужинав, я задумался – что же мне делать дальше? Нет, вообще-то дел хватало. В наркомате я сейчас подключился к несвойственной моему отделу работе: с программой импорта сельскохозяйственных орудий и машин мы справились, но вот с их продвижением конечному потребителю возникли проблемы. Поэтому сейчас проводилась ревизия нереализованных запасов сельхозмашин, и они предлагались крестьянам со скидкой от 3 до 50 процентов, причем предпочтение отдавалось коммунам, совхозам и крестьянским кооперативам. Ну, внутренняя торговля – это было не мое дело, а вот к ревизии и оценке запасов меня как раз и привлекли.