Жернова истории - Страница 88

Я вздохнул. Хорошая логика. Правильная. И девушка рядом сидит хорошая. Симпатичная. Искренняя, неглупая. Привлекательная, черт возьми! Но как быть, если я не могу вырвать из сердца образ, запечатленный в нем так, как будто я родился прямо с этой любовью?

– Тебе придется увидеть вещи такими, как они есть, без прикрас, – прерываю до неприличия затянувшуюся паузу и поднимаю глаза на свою спутницу. – Даже если я когда-нибудь смогу переступить через себя, тебе придется мириться с тем, что я не буду принадлежать тебе целиком. Во всяком случае, долго не буду. Прошлое потому и называется прошлым, что оно уже прошло. Но уж слишком дорого оно для меня, чтобы вот так, сразу, я мог заслонить его новым чувством.

– Я справлюсь, – без колебаний отвечает Лида.

– Смотри! – Поднимаюсь с земли и протягиваю девушке руку, чтобы помочь ей встать. – Тогда давай попробуем договориться так…

Но в этот день прийти к обоюдному согласию нам так и не удалось.

В понедельник мне на работу позвонил Лазарь Шацкин.

– Сегодня вечером могу выкроить часик для встречи, – сообщил он.

– Где, когда? – сразу уточнил я.

– А давай у Лагутиной, в семь часов?

Я не стал возражать против этого повода нанести очередной визит в квартиру Лиды и в девятнадцать ноль-ноль уже был у ее дверей. Лазарь пришел на несколько минут раньше меня, и молодая хозяйка уже успела выставить на стол чай. Ее отец, Михаил Евграфович, еще задерживался на работе, закопавшись в переводе каких-то коминтерновских документов.

Лазарь сразу перешел к делу:

– Ты ведь когда заранее просил меня рассказать о XIII съезде, уже догадывался, что там будет твориться? Да уж, тут есть о чем рассказать! – Шацкин резко покрутил головой, отчего его пышная шевелюра на какое-то мгновение образовала непослушный вихрь волос. Он еще раз коротко мотнул головой и продолжил: – Слухи о том, что в Политбюро есть какое-то неизвестное предсмертное письмо Ленина, адресованное партии, успели широко разойтись среди делегатов еще до съезда. Поэтому, конечно, наши вожди не могли обойти вопрос стороной. С выступлением по этому делу выпустили Бухарина, хотя Николай Иванович еще не был членом Политбюро, а только кандидатом. Наверное, надеялись, что он пользуется всеобщей симпатией и сумеет смягчить неблагоприятное настроение, вызванное слухами. – Лазарь мимолетно улыбнулся, но потом вновь посерьезнел: – Милейший Николай Иванович долго распинался, что у Политбюро и в мыслях не было что-либо скрывать от партии. Но поскольку Владимир Ильич адресовал это письмо не всем подряд, а именно очередному съезду партии, то члены Политбюро и не могли сделать его достоянием общественности. Как и желал Владимир Ильич, это письмо будет сообщено делегатам съезда. Само содержание письма таково, что Ленин и не мог предназначать его для широкого распространения, поскольку в нем даются характеристики виднейшим деятелям партии, которые подвергаются Ильичем товарищеской критике. Понятно, что это письмо не должно стать достоянием наших классовых врагов, а потому огласке оно не подлежит, его копии получат только руководители делегаций, и эти копии будут храниться в губкомах партии. После чего Бухарин зачитал текст письма.

– Ну, раз письмо огласке не подлежит, то я не буду у тебя выспрашивать, что там говорилось, – заявил я Шацкину (а про себя подумал: «Тем более что его содержание мне и так известно»). – Но какие-то практические последствия оно возымело?

– Ну как же, – отозвался Шацкин – об упразднении поста генерального секретаря ЦК ты, наверное, уже читал в газетах? И об увеличении числа членов ЦК? Правда, не так значительно, как предлагал Ленин, да и рабочих в новом ЦК почти что и нет. А на самом съезде после зачтения письма, – добавил Лазарь, – начался прямо-таки цирк. Каждый упомянутый в ленинском письме деятель ЦК выходил на трибуну и клятвенно заверял делегатов, что ошибки он осознал, впредь не допустит, постарается исправить и примет все меры к устранению отмеченных Лениным недостатков… Ох, чую, у себя, на Политбюро, у них такие страсти вокруг этого письма кипели, куда там! – Он покачал головой с картинным изумлением, задирая глаза к потолку.

Когда Лазарь, дохлебав остывший за время разговора чай, покинул квартиру, убежав по своим комсомольским делам, я повернул голову к выпускнице Коммунистического университета:

– Скажи-ка, Лида, а как ваша троица на работу распределилась?

– Адама Войцеховского взяли на работу тут, в Москве, в Контрольную комиссию парторганизации Рогожско-Симоновского района. Паша Семенов – тоже почти в Москве.

– Как это – почти? – переспрашиваю с легким удивлением.

– А он пошел инспектором в Московское губернское отделение Управления по улучшению госаппарата в наркомате Рабкрина, – пояснила Лагутина.

– Ну а ты сама как? – задаю вполне логичный вопрос.

– А сама я оформляюсь тоже на инспекторскую должность, только в отдел режима Главного управления военного производства ВСНХ.

После нескольких секунд молчания нарушаю установившуюся тишину:

– Послушай, Лида, а ведь мне кажется, что Лазарь-то неспроста сюда зачастил. Может, и тебе стоит на него обратить внимание? Молодой парень, боевой, умный…

– Знаешь, Виктор, – резко обрывает меня Лида, – не надо тут из себя сваху изображать! Как-нибудь сама разберусь. Или ты испугался чего-то? – И на меня уставился пронзительный взгляд ее карих глаз.

Чтобы я отвел глаза? Не дождешься. Смотрю прямо в эти глубокие омуты и размеренным голосом отвечаю: