Жернова истории - Страница 51

Кажется, это напоминает речь, произнесенную Троцким в моей истории на XIII съезде РКП(б) в мае 1924 года. Сейчас же он высказал нечто похожее на полгода раньше. Похожее, да не совсем. Тогда, на съезде, он больше был склонен подчеркивать независимость своей позиции, сейчас же напирал на необходимость дружной деловой работы…

Интересно, возымеет ли действие этот демарш Троцкого? Присоединятся ли к нему сторонники «письма 46-ти»? И как отреагирует партийное большинство? Думаю, они все же постараются добить противника. А вот какие формы примет это добивание, было пока неясным. Вряд ли события теперь пойдут по сценарию, идентичному тому, что сложился в моей истории. Тут многое будет зависеть и от того, сколько видных оппозиционеров решат заявить о своей лояльности партии, и от дальнейших шагов Льва Давидовича, и, конечно, от степени напористости его противников.

Самым первым, хотя и с оговорками, Троцкого поддержал Е. А. Преображенский. Несколько позднее – начальник политуправления РККА В. А. Антонов-Овсеенко, командующий войсками Московского военного округа Н. И. Муралов, командующий войсками Приволжского военного округа С. В. Мрачковский. Ну, на этих, полагаю, председатель РВС лично надавил своим авторитетом. Резко осудили обращение Троцкого как беспринципную капитуляцию перед лицом бюрократического перерождения партии децисты Т. В. Сапронов и В. М. Смирнов. Многие из подписавших «письмо 46-ти» молчали, вероятно пребывая в растерянности. Дискуссии на партсобраниях, однако, не угасли, хотя накал их в течение декабря стал понемногу снижаться. Через две недели к заявлению Троцкого присоединился заместитель председателя ВСНХ Г. Л. Пятаков. Одновременно с ним об этом заявил и давно уже решивший переметнуться на сторону большинства заведующий Агитпропотделом ЦК РКП(б) А. С. Бубнов, который теперь, после обращения Троцкого, вдруг засовестился и решил для приличия выдержать паузу. Эти двое были одними из самых ярких ораторов на партийной дискуссии, нередко добивавшихся принятия оппозиционных резолюций…

Накануне Нового года, в четверг, 27 декабря, как только я появился у своего рабочего кабинета, меня встретил встревоженный секретарь:

– Виктор Валентинович! Беда! У нас пропали импортные грузы!

– Как это – пропали? Что случилось? – уточняю я.

– Шторм, Виктор Валентинович, сильнейший шторм на Черном море! Несколько пароходов затонуло, в том числе и с нашим грузом!

– Какие именно пароходы, с каким грузом? – опять пытаюсь уточнить у секретаря. – Вы связывались с претензионным отделом? Какова оценка пропавшего груза, в порядке ли страховые документы?

– Да там такая неразбериха, что черт ногу сломит! – в сердцах восклицает секретарь. – На побережье сплошной погром, портовые сооружения сильно пострадали, мелких судов затонуло – не счесть. Есть и человеческие жертвы. Шторм был ужаснейший! Вековые деревья с корнем выворачивало, пляжи частью размыло, частью завалило всяким мусором. Вместо бульваров – бурелом. Около Анапы поезд под откос свалился прямо в море!

– Вы меня не пугайте, а толком доложите, что там у нас по документам выходит! – Секретаря надо настроить на деловой ритм, а не то он сам себя так напугает, что толковых ответов от него не дождешься. Но секретарь внезапно и сам успокаивается, продолжая дальше уже ровным тоном:

– Состав погибшего груза уточняется. Что до страховых документов, то они в порядке. Но вы же понимаете, шторм – это ведь форс-мажор, и я предвижу тут большую судебную волокиту по поводу того, на кого в конечном счете падут убытки.

Да, вот еще подарочек на Новый год! Теперь нас завалят претензиями, и, зная наши советские порядки, волокиты нам предстоит не на один месяц…

* * *

Между тем Троцкий, измотанный не отпускавшей его лихорадкой и мучительными раздумьями по поводу принятого им решения, почти не принимал участия в борьбе, развернувшейся вокруг его обращения от тринадцатого декабря. Он провел лишь несколько встреч со своими виднейшими сторонниками, да несколько раз у него на квартире собирались члены Политбюро.

Пятого января был опубликован официальный бюллетень о здоровье Л. Д. Троцкого, где отмечалось, что врачи категорически возражают против его занятий делами и рекомендуют продолжительный отдых на юге. Лев Давидович отнесся к этому факту иронически.

«Как же, как же! Теперь им надо демонстрировать трогательную заботу о моем здоровье. Да еще и предотвратить распространение слухов, что Троцкого за его оппозиционность задвинули так далеко, что он не появляется ни на каких официальных мероприятиях, – думал он, читая номер «Правды» с этим бюллетенем. – Да еще на юг меня отправить, чтобы не путался под ногами и не мешал добивать поверженного противника на губернской партконференции в Москве и на XIII партконференции. Ну уж нет, этого удовольствия я им не доставлю!»

Седьмого января, после очередной встречи с членами Политбюро, когда все уже прощались, привычно-заученно желая Троцкому выздоровления и скорейшего отбытия на отдых, он негромко обратился к Сталину:

– Иосиф, останься на пять минут. Есть небольшой разговор.

Сталин удивленно вскинул брови – ранее Лев Давидович не был склонен вести с ним разговоры наедине, – но, последовав просьбе больного, задержался в его комнате.

– Иосиф, ты у нас теперь вершишь кадровые дела, – с легким подобием улыбки произнес наркомвоенмор, – поэтому хочу обсудить с тобой один маленький кадровый вопрос.

– Опять будешь ныть, что с новыми членами РВС дружной работы у тебя не получится? – неодобрительно покачал головой генеральный секретарь.