Жернова истории - Страница 53

Однако мой разум ледяным душем остужал эти эмоции. Если подобный выигрыш и был возможен, он мог быть только временным. Секретариат ЦК и «тройка» Зиновьев – Каменев – Сталин, несомненно, понесли бы в таком случае определенный политический ущерб на предстоящей XIII партконференции. Но партконференция не решает серьезных организационных и кадровых вопросов. А перед XIII съездом, видя потерю влияния, партийная верхушка мобилизовала бы всю свою аппаратную мощь, чтобы парализовать организационные возможности оппозиционеров и сформировать послушное большинство на съезде. И тогда они уж отыгрались бы и за свое временное поражение, и за все связанные с этим страхи. Да и наступление «осадного положения» в партии в этом случае произошло бы гораздо быстрее и по более жесткому сценарию.

Так что добрые побуждения и любовь к людям, руководствующимся очень даже привлекательными идеалами, могли завести… Ну, вы сами знаете, куда ведет дорога, выстланная добрыми намерениями. Подталкивая лично мне очень симпатичных людей к открытой схватке, сулящей им некоторые призрачные шансы на победу, я бы тем самым рыл им очень дурно пахнущую яму. При всей своей нелюбви к партийно-советской бюрократии и ее вождям я понимал, что другой достаточно прочной и сильной цементирующей силы у Советского государства сейчас нет и в ближайшем будущем не предвидится. А государству этому предстояла череда нелегких испытаний. Необходимость отвечать на вызовы, которые могли похоронить то, что было завоевано в октябре 1917-го, а затем защищено в кровавой Гражданской войне, требовала сейчас поистине военных средств сплочения партии. Попытка же построить внутрипартийный «демократический рай» – мало того что могла привести к острейшему конфликту в РКП, так еще и была обречена с самого начала, ибо радетели за демократию, даже возьми они верх, вскоре сами бы не заметили, как стали оную демократию ограничивать…

При этом я вовсе не собирался складывать руки и пассивно наблюдать за тем, как партийное чиновничество получит полную свободу действий. Вот этого как раз ни в коем случае нельзя было допускать. Но парадокс заключался в том, что получить эту самую свободу действий бюрократия легче всего могла, изображая из себя борцов за сплочение партии в борьбе против антипартийной оппозиции. Именно этот спектакль я и намеревался сорвать. На сегодня я уже сделал что мог. Остальное было делом будущего.

Поскольку я уже никак не мог повлиять на складывающуюся ситуацию, оставалось заняться решением вопросов на перспективу. И первым делом я собирался свести знакомство с Д. Б. Рязановым. Для этого надо было просто снять телефонную трубку, позвонить Лиде Лагутиной и узнать, когда в Коммунистическом университете имени Я. Свердлова Давид Борисович будет вести занятия.

Почему я звонил именно Лагутиной?.. А вот и не угадали. Причина была донельзя банальной – из всей троицы знакомых мне студентов из Коммунистического университета она одна была «телефонизирована». Оказалось, что она сама завтра собирается на лекцию Рязанова, и мы договорились встретиться с ней в здании университета. Хотя понедельник четырнадцатое января был рабочим днем, я просто-напросто удрал из наркомата, лишь предупредив секретаря, что до двух часов дня меня на месте не будет.

Мы встретились с Лидой у памятника Пушкину, и она тут же поведала мне о бурных дебатах, которые велись в университете во время партийной дискуссии как на комсомольских собраниях, так и на собраниях партячейки.

– А голосовали-то как? – поинтересовался я.

– И наша организация РКСМ, и партячейка приняли оппозиционные резолюции, – ответила Лида, и по голосу ее было невозможно понять, как она сама относится к такому исходу голосования.

– Ну а троица ваша тоже за оппозицию голосовала? – задаю уточняющий вопрос.

– Пашка Семенов – тот после выступления у нас товарища Преображенского, ясное дело, проголосовал за оппозицию. А вот Адам у нас правильный – он за ЦК.

Опять для меня осталось непонятным, кого из своих товарищей она поддерживает, а кого – осуждает. Поэтому пришлось вновь спрашивать:

– Сама-то как голосовала?

– А никак! – резко тряхнула головой Лида. – Ушла я с этого собрания.

– Что, просто так и ушла? – Что-то мне не поверилось. Успев немного почувствовать характер Лиды, я не мог себе представить, что она останется в стороне от яростных споров, в которые втянулись студенты-комсомольцы.

– Нет, не просто так! – Теперь в голосе девушки уже была заметна запальчивость. – Дураки они там все. Вот я это им и высказала, а потом уже ушла.

– Прямо так все – и дураки? – не скрываю своей иронии.

– Точно, дураки, – уверенно отвечает Лида. – Глотку драть на собраниях, так они все охотники, а чем-нибудь путным заняться – тут уж этих спорщиков никого не докличешься. Насчет партийной демократии поговорить любителей полно, а у себя под носом демократию в комсомоле наладить – все в кусты. А те, которые за большинство и за железное единство большевистских рядов, – те слова без оглядки на начальство не скажут. Да ну их всех!

За этим разговором мы дошли до трамвайной остановки, дождались трамвая и поехали по Тверской в сторону Александровского вокзала, всего год с небольшим как ставшего Белорусско-Балтийским (который в своей истории имел и другие названия – Смоленский, Брестский, – а мне был известен только под именем Белорусского). Не доезжая двух остановок до вокзала, я вслед за шустрой студенткой соскочил с подножки еще толком не затормозившего вагончика.